50 и одно дыхание глубже - Лина Мур

– Куда поедем? – Интересуюсь я, когда он заводит мотор и выезжает с парковки.

– Куда глаза глядят, – пожимает плечами.

– Николас, – смеюсь я, откидываясь на сиденье, но не выпускаю из вида его мимики, которую с наслаждением поглощаю. Он спокоен, расслаблен и улыбается. Наверное, таким я его не помню уже. Он изменился, действительно изменился, как и я рядом с ним.

Музыка, которая сопровождает нашу поездку и мой мужчина. О чём можно мечтать ещё? Нельзя слишком много просить у судьбы, иначе обидится и вернёт меня в ад. Нет, только слушать, любить и направляться туда, где моё сердце. А оно у него. У Николаса.

Он паркуется рядом с парком и помогает мне выйти из машины. Молча, проходит к багажнику и вытаскивает из неё огромную корзину, плед и две подушки.

– Пикник, – догадываюсь я.

– Это мой первый раз. В интернете прочитал, что девушкам эта ванильная чепуха нравится, – кривится он, захлопывая багажник.

– И мой первый раз. Никогда не была на пикнике с тем, кого люблю, – смеюсь я, а он замирает. Не двигается, а смотрит на меня, стирая своей реакцией напрочь веселье.

– А с другими была? – Напряжённо спрашивает он.

– Нет… боже, ни разу. Я выразилась не так. Это тоже для меня первый раз во всех смыслах. Только с родителями, очень давно, да я и не помню этого. А с парнями нет… нет… – шепчу я и подхожу к нему. Забирая из его рук плед и подушки, напряжённо улыбаюсь ему, пытаясь сгладить свой промах. Его плечи расслабляются, а глаза горят удовлетворением.

– Тогда будем изучать эту тему вместе, – уверенно произносит он, удобнее распределяя в руке корзину, а другой обнимая меня за талию.

– Словно мы нормальные. Без прошлого. Без боли. Радуемся обычному дню. Просто мужчина и женщина, которые делают это каждый день, – приглушённо говорит он и ведёт меня по лужайкам к водоёму.

– Нет. Словно мы пробуем, рискуем, а потом пьём шампанское за победу. Зная наше прошлое и пережив боль, больше ценим настоящее и солнце. И пусть это будет первый и последний раз, но он для меня особенный. Всё, что касается тебя, особенное в моей жизни, – бросаю на него быстрый взгляд, замечая, как ещё теплее стали его шоколадные глаза. Горечь ушла, оставив после себя вкус ванили и корицы между нами.

Найдя удобное место под деревом, раскрываю плед и укладываю его на траву. Мало людей в парке в полдень, и это прекрасно. Никто не помешает нам.

– И как это делается? – Хмурится Николас, открывая корзину.

– Что у тебя есть? – Интересуюсь я, подвигаясь поближе и заглядывая в неё.

– Кирк собрал, – достаёт из корзины газировку, бросая её на плед.

– Кто такой Кирк? – Удивляюсь я, помогая ему разложить ещё хранящие тепло ёмкости из фольги с закусками, как я догадываюсь.

– Моя новая прислуга. Парень из клуба…

– Я его ни разу не видела.

– Поэтому он мне и нравится, – усмехаясь, Николас закрывает корзину и отставляет её.

– Итак, думаю, можно начать с напитков, – указываю на газировку и пластиковые стаканчики.

– Хорошо. Располагайся. Я сам, – указывает взглядом на плед, я улыбаюсь, вытягивая ноги и облокачиваясь на руки. Наблюдаю, как он крутит в руках стаканчики, а затем газировку. О чём-то размышляет, а затем глубоко вздыхает, как будто решается на это. Мне смешно, очень смешно смотреть на него. Но подавляю рвущийся наружу хохот. Неожиданно сладкие брызги разлетаются во все стороны, кричу от испуга, слыша ругательства Николаса.

– Ненавижу газировку! – Белая пена, отдающая ароматом лимона, поливает его руки, капая на брюки, и яркие пятна на его рубашке уже не дают мне возможности держаться. Хохочу, вытирая с лица липкую жидкость, и подползаю к угрюмому Николасу.

– Тут… боже… салфеток нет… – едва могу произнести, продолжая смеяться, пока осматриваю пустую корзину.

– В машине. Мишель, прекрати. Хватит уже. Принеси мне… чёрт бы побрал эту гадость! Придушу Кирка! Своими руками придушу. У меня штаны мокрые, словно я… – он не договаривает, и я перевожу взгляд на его пах, где тёмное пятно уже окрасило серую ткань. Закрывая лицо руками, в голос смеюсь. До слёз.

– Мишель, – обиженно укоряет он меня в моём поведении. Но что я могу сделать? Я счастлива, и это не контролируемо.

– У тебя есть салфетки? – Хрюкаю я от смеха.

– Да. В бардачке. Принеси мне из багажника джинсы и футболку. Там в сумке. И прекрати смеяться. Это был последний раз. Я не создан для этого, – бурчит он, зло, выбрасывая в корзину ещё шипучую газировку.

– А мне нравится, – продолжаю хохотать и, поднимаясь, беру из его рук ключи от машины.

– Ещё бы. В следующий раз я тебя полью этой гадостью! Тебе ещё больше понравится, – кричит мне вслед. Оборачиваясь, посылаю ему воздушный поцелуй. И он улыбается, качая головой.

Обычные. Сможем ли мы быть такими? Нет. Никогда. И я не хочу другого. Разве я смеялась бы так, если бы кто-то другой посадил пятно на брюках в неподобающем месте? Нет же. И я бы не наслаждалась так этими эмоциями.

Копаюсь в багажнике, пока не нахожу сумку. Достаю оттуда вещи, что просил Николас. Следом идёт бардачок, где лежат какие-то документы, справочники, вытаскивая всё оттуда, ищу взглядом салфетки. Наконец-то, новая упаковка уже в моих руках, и я обратно укладываю бумаги, как мой взгляд выхватывает своё же имя. Вытаскиваю конверт, а остальное кладу обратно, закрывая бардачок.

И я знаю этот почерк. Никогда и ни с кем не перепутаю. Внутри всё холодеет, буквально всё, даже сердце опускается вниз.

«Мишель». Именно такого рода послания означают конец. Всему. Окончательно или же боль. Новую боль от признаний, от прошлого, от будущего. И сейчас я смотрю на это, страшась всего. Даже солнце исчезло, спрятавшись за тучами, пока решаюсь на следующий вздох.

Руки начинают дрожать, когда я торопливо вскрываю конверт и быстро разворачиваю бумагу.

«Доченька, мне сложно говорить такие вещи тебе, но я должен…»

Сухой воздух вырывается из груди, вглядываюсь в почерк, совершенно не понимая, как так произошло. Смотрю на конверт, где явно красуется иной стиль письма. Вновь на текст, что передо мной. И это переворачивает всё внутри меня. Папа…

«Доченька, мне сложно говорить такие вещи тебе, но я должен. Моя операция прошла успешно, и я понял, насколько мало времени мне было подарено. Я не успел многого, что планировал. Сейчас осознаю, как слеп я был к тебе, как глух, и хочу просить прощения за то, что причинил тебе боль. Последний час я вспоминаю только кровь, что была на полу, свою злость на тебя и желание защищать. Все мои действия были продиктованы страхом за тебя. Хотя тебя нужно было защищать только от меня. Я любил тебя, Мишель. Люблю. С того самого момента, когда ты открыла первый раз свои глаза, и мы встретились. Я целовал твои маленькие ножки, каждый пальчик, а ты пускала слюни и причмокивала от радости. Говорят, что дети делятся на любимых и нелюбимых. Неверно это. Они делятся на тех, кто ближе и кто не желает этой близости. Ты моя дочь. Папина. Моя маленькая девочка, которую я должен был огородить от проблем правильно, но не смог. Прости меня, я эгоист. Мне тоже хотелось счастья. Обычного мужского счастья, любви и ласки, которой я никогда не знал. Тебя потерял, а потом уже даже не обращал внимания на пустоту внутри, пытаясь заменить её деньгами и продажными женщинами. Но знай, я горд, что моя малышка выросла, в такую сильную женщину. Я горд, Мишель, за тебя горд. Хотя не моя заслуга, что ты такая выросла. Только твоя. Отстаивай свою любовь, когда я в своё время сдался. Не дай себе усомниться в ней, иначе это приведёт к краху. И помни, я люблю тебя, корю себя за потерянное время, что отдал другой. Меня все разочаровали, даже я сам себе противен, но не ты. Прости меня, доченька моя, прости, что не дал тебе возможности показать мне, насколько ты умеешь быть самостоятельной и взрослой, как правильно расставляешь приоритеты и видишь необходимые вещи для себя. Но с этого момента я изменил все свои решения, даже по отношению к Николасу Холду. Он хороший мужчина, но ты не сдавайся. Поняла меня? Никогда не сдавайся, если не в силах отпустить его. Значит, он для тебя. Любовь бывает иллюзией, которую для нас создают, чтобы запутать. Но у тебя она другая. Я рад, что ты пошла наперекор мне и продолжила отстаивать свои чувства. Извинись за меня перед ним, я во многом был неправ. Тяжело признавать свои ошибки, тем более в глаза. Стыдно. Перед тобой стыдно. Я не стал хорошим отцом, но ты учись на моих промахах. Не повторяй их. Не позволяй себе этого. Не слушай никого, кроме себя. Даже если это будет идти вразрез со всеми доводами. Ты должна жить для себя, моя милая. Так живи. Живи ярко, чтобы затмить солнце. Когда-нибудь я это скажу тебе в глаза, а пока пишу. Рука дрожит, а я должен это написать. Мне становится легче. У меня…»